Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12-ти верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе.

Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся, и как бы то ни было, Москву защищать должно.

Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда трогается вперед, то сие, так сказать, ощупью. Вчерашнего дня посланный от меня полковник князь Кудашев заставил с 200 казаков всю конницу Давустова корпуса и короля неаполитанского несколько часов сидеть на лошадях неподвижно. Вчера неприятель ни шагу вперед движения не сделал. Сегодня казачьи наши форпосты от меня в 30-ти верстах, и боковые дороги наблюдаются весьма рачительно.

Продовольствие, хотя мы ни одного дни без хлеба не были, но не в такой деятельности, как бы я желал, что меня беспокоит весьма.

Неизбежно, что от имеющих впредь быть сражений и самой осенней погоды последует убыль. Нужно содержать армию всегда в довольном комплекте, и для того должно Военное министерство, не теряя времени, обращать рекрутов из депотов второй линии как можно поспешнее к Москве. Между тем приказал я некоторым полкам, формированным князем Лобановым, подойти ко мне, и ежели их найду ненадежными действовать самим собою, то выну из них рядовых для укомплектования старых полков и обращу основание их к новому формированию.

Всемилостивейший Государь, Вашего Императорского Величества всеподданнейший

P. S. Арьергардом командует ныне генерал-лейтенант Коновницын. Важных дел в сем корпусе еще не происходило, но неприятель удерживается в большом к нам почтении. Вчера пленных взято несколько офицеров и шестьдесят рядовых. По именам 5 корпусов, которым сии пленные принадлежат, несомненно, что неприятель концентрирован.

К нему прибывают последовательно пятые батальоны французских полков. Эти войска последние, которых ожидали, и сие называют французы Arrière Ban82
Ополчение.

С того, что предписано мною генералу Тормасову, прилагаю при сем описок.

Князь Г[оленищев]-Кутузов

Предписание М. И. Кутузова генерал-кригс-комиссару А. И. Татищеву о заготовке зимнего обмундирования

Получив уведомление г-на военного министра, что Вашему превосходительству поручено заготовить зимние панталоны для полков, потерявших оные при нынешних движениях армий, я прошу немедленно Вас, милостивый государь мой, со всякою скоростью изготовить хотя до семидесяти тысяч, скроить их на большой рост и сшить, а которые не поспеют, прислать в армию скроенные с подкладкою вместе с иголками и нитками. Всякое замедление отнесется к ответственности Вашей.

С истинным почтением и преданностью честь имею быть Вашего превосходительства всепокорный слуга

князь Г[оленищев]-Кутузов

Предписание М. И. Кутузова В. С. Ланскому об организации питания и медицинского обслуживания раненых

Главный медицинский инспектор Виллие представил мне учреждение, сделанное на случай тот, когда больные и раненые случатся быть отправляемы в Москву. Оно состоит в том, что назначены на каждой почтовой станции два лекаря и два фельдшера с лекарствами и перевязками. Должность их в том состоит, дабы они оставались на тех местах до тех пор, пока обстоятельства сего требовать будут, и прибывающим транспортам с больными и ранеными подавать нужную помощь.

В городе Можайске есть первая станция, где больные и раненые должны собираться и откуда они будут отправляться по транспортам не менее 100 и не более 300 человек на следующую станцию, которая называется Шелковмою, расстоянием от города 22 версты; от сей станции пойдут 22 версты до села Кубинского, от коего 27 верст до деревни Перхушкина, наконец 28 верст до Москвы. К назначенным медицинским чиновникам придадутся и те, которые по сдаче транспортов возвращены быть должны от Московского военного губернатора.

Во ожидании в сих местах генерального сражения Вашему превосходительству предстоит учреждение продовольствия для тех транспортов раненых, которые отсюда будут отправляемы в Москву.

Вследствие чего на всякой предназначенной станции отрядить комиссариатских чиновников, снабдив их для продовольствия больных хлебом, мясом, вином, уксусом и всем прочим, следующим по положению, приказав с ними поступать таким образом, чтобы по приходе каждого транспорта от первой до последующей станции удовольствованы были они на оной от комиссариатских чиновников всем тем, что больному в его положении нужным от медицинских чиновников признается.

Сии последние также с своей стороны перевяжут и раздадут лекарства больным, после чего дело уже транспортного офицера будет довезти до последующей станции больных, где они уже примутся на том же самом основании вышеозначенными медицинскими и комиссариатскими чиновниками. Я прошу Ваше превосходительство немедленно сим заняться и о тех мерах, какие Вами по сему предмету приняты будут, меня уведомить.

С совершенным почтением честь имею быть.

Приказ М. И. Кутузова по армиям о бое при Шевардине

Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского войска. Между прочим кирасиры преимущественно отличились, причем взяты пленные и пять пушек. Предписываю объявить сие немедленно войскам.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину о Бородинском сражении

Сего дня было весьма жаркое и кровопролитное сражение. С помощью Божьей русское войско не уступило в нем ни шагу, хотя неприятель в весьма превосходных силах действовал против него. Завтра, надеюсь я, возлагая мое упование на Бога и на московскую святыню, с новыми силами с ним сразиться.

От Вашего сиятельства зависит доставить мне из войск, под начальством Вашим состоящих, столько, сколько можно будет.

С истинным и совершенным почтением пребываю Вашего сиятельства, милостивого государя моего, всепокорный слуга

князь Кутузов

Рапорт М. И. Кутузова Александру I о сражении при Бородине83
Подробное донесение Александру I см. на стр. 206.

Позиция при Бородине

После донесения моего о том, что неприятель 24-го числа производил атаку важными силами на левый фланг нашей армии, 25-е число прошло в том, что он не занимался важными предприятиями, но вчерашнего числа, пользуясь туманом, в 4 часа с рассветом направил все свои силы на левый фланг нашей армии.

Сражение было общее и продолжалось до самой ночи. Потеря с обеих сторон велика: урон неприятельской, судя по упорным его атакам на нашу укрепленную позицию, должен весьма нашу превоосходить. Войска Вашего императорского величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами.

Ваше императорское величество изволите согласиться, что после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская армии не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно, стала обширнее и войскам невместною, а потому, когда дело идет не только о славах выигранных баталий, но вся цель устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить на 6 верст, что будет за Можайском, и, собрав расстроенные баталиею войска, освежа мою артиллерию и укрепив себя ополчением Московским, в теплом уповании на помощь всевышнего и на оказанную неимоверную храбрость наших войск, увижу я, что могу предпринять противу неприятеля.

К сожалению, князь Петр Иванович Багратион ранен пулею в ногу лейтенанты Тучков, князь Горчаков, генерал-майоры Бахметевы, граф Воронцов, Кретов ранены. У неприятеля взяты пленные и пушки и один бригадный генерал.

Теперь ночь, и не могу еще разобраться, есть ли с нашей стороны таковая потеря.

Генерал от инфантерии князь Г[оленищев]-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по армиям о представлении сведений о численном составе корпусов и артиллерийских частей

Предлагается господам корпусным начальникам озаботиться тем, чтобы как можно скорее привели они в известность войски, им вверенные, и на первый случай, хотя бы примерно, доставить в дежурство мое перечневые ведомости.

Господам артиллерии генерал-майорам Левенштерну и Костенецкому привести в пополнение артиллерию, им каждому вверенную, укомплектовать ее людьми, лошадьми и зарядами и сего числа представить мне данные о числе оной ведомостью.

Письмо М. И. Кутузова Ф. В. Ростопчину о Бородинском сражении и решении отступить за Можайск

Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!

Сражение, вчерашнего числа с утра начавшееся и продолжавшееся до самой ночи, было кровопролитнейшее. Урон с обеих сторон велик; потеря неприятеля, судя по упорным его атакам на укрепленную нашу позицию, должна нашу весьма превосходить. Войска сражались с неимоверною храбростью. Батареи переходили из рук в руки и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли со всеми превосходными силами.

Ваше сиятельство согласитесь, что после кровопролитнейшего и 15 часов продолжавшегося сражения наша и неприятельская армии не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно, стала обширнее и войскам невместная.

Потому, когда дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, и ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить шесть верст, что будет за Можайском. Собрав войска, освежив мою артиллерию и укрепив себя ополчением Московским, в теплом уповании на помощь Всесильного и на оказанную неимоверную храбрость нашего войска, увижу, что я могу предпринять против неприятеля.

Мы взяли в плен бригадного генерала, штаб– и обер-офицеров и нижних чинов, также и пушки; чего еще, в ночи разобрать не могу. К сожалению, у нас несколько раненых генералов, между прочих князь Петр Иванович Багратион пулею в ляжку.

Чистосерд[еч]ие, с которым я Вам сие сообщаю, и намерения мои должны успокоить Москву, а за вызовом, Вашим сиятельством сделанным, ожидаю от известной любви Вашей к отечеству тех усилий, которые может столица Москва армии дать.

С совершенным почтением пребываю Вашего сиятельства, милостивого Государя моего, всепокорный слуга

князь Михаил Г[оленищев]-Кутузов

Приказ М. И. Кутузова по армиям с объявлением благодарности войскам

Особенным удовольствием поставляю объявить мою совершенную благодарность всем вообще войскам, находившимся в последнем сражении, где новый опыт показали они неограниченной любви своей к Отечеству и Государю и храбрость, русским свойственную. Полки же лейб-гвардии доказали, что они по справедливости заслуживают счастье охранять священную особу Всемилостивейшего нашего Государя. После самого кровопролитнейшего сражения не находилось ни одного из сих воинов, оставившего свои ряды.

Ныне, нанеся ужаснейшее поражение врагу нашему, мы дадим ему с помощью божьей конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим воинам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем. Щедрые награды Всемилостивейшего Государя всем храбрым готовы.

Донесение М. И. Кутузова Александру I о сражении при Бородине

Августа 24-го числа пополудни в 4 часа арьергард наш был атакован при Колоцком монастыре французами. Превосходные силы неприятеля принудили отступить оный к позиции, близ Бородина находящейся, где войска были уже устроены в боевой порядок. В сей день арьергард наш имел дело с неприятельской кавалерией и одержал поверхность. Изюмский гусарский полк с некоторым числом казаков сильно атаковал французскую кавалерию, где три эскадрона оной были истреблены.

Неприятель, перейдя реку Колочу выше Бородина, направил главные свои силы на устроенный нами пред сим редут, чрезвычайно беспокоивший наступательное его на наш левый фланг движение. Битва против сего редута час от часу делалась упорнее, однако ж все покушения неприятеля, отражаемого несколько раз с большим уроном, делались тщетными, и наконец был он совершенно отбит.

В сие время кирасирские полки 2-й дивизии – Екатеринославский, Орденский, Глуховский и Малороссийский быстрой атакой довершили его поражение. При сем взято нами 8 пушек, из коих 3, будучи подбиты, оставлены на месте сражения.

25-го армия французская находилась в виду нашей, построила пред своим фрунтом несколько укреплений; на правом же ее крыле замечены были разные движения, скрытые от нас лесами, почему и можно было предположить, что намерение Наполеона состояло в том, чтоб напасть на левое наше крыло и потом, продолжая движение по Старой Смоленской дороге, совершенно отрезать нас от Можайска.

Дабы предупредить сие намерение, я приказал того же дня генерал-лейтенанту Тучкову с 3-м корпусом идти на левое наше крыло и прикрыть положением своим Смоленскую дорогу. В подкрепление сему корпусу отряжено было 7000 человек Московского ополчения под предводительством генерал-лейтенанта графа Маркова.

От 3-го корпуса до левого крыла 2-й армии, которой командовал генерал от инфантерии князь Багратион, был промежуток, на версту продолжающийся и покрытый кустарниками, в котором для лучшей связи расположены были егерские полки 20-й, 21-й, 11-й и 41-й. Сводные гренадерские батальоны 2-й армии под командой г[енерал]-м[айора] гр[афа] Воронцова заняли все укрепления, устроенные перед деревней Семеновской; к сей деревне примыкало левое крыло нашей армии и от оной простиралась линия из полков 7-го корпуса под командой генерал-лейтенанта Раевского в направлении к кургану, в середине армии находящемуся и накануне укрепленному. К правой стороне кургана примыкал 6-й корпус под командой генерала от инфантерии Дохтурова левым своим крылом.

В сем месте линия склонялась вправо к деревне Горкам, и в оном направлении стояли 4-й и 2-й пехотные корпуса, составлявшие правое крыло армии под командой генерала от инфантерии Милорадовича.

Все вышеупомянутые войска входили в состав главной нашей силы (кор-де-баталь) и расположены были в две линии. За ними находились кавалерийские корпуса следующим образом: 1-й кавалерийской немного правее за 2-м корпусом, 2-й за 4-м, 3-й за 6-м, 4-й за 7-м. Позади кавалерии 5-й пехотный корпус, из гвардейских полков составленный, и 2-я гренадерская дивизия, а за оными обе кирасирские.

В таком положении армия ожидала наступления дня и неприятельского нападения.

26-го числа в 4 часа пополуночи первое стремление неприятеля было к селу Бородину, которым овладеть искал он для того, дабы, утвердясь в оном, обеспечить центр своей армии и действия на левое наше крыло, в то же самое время атакованное. Главные его батареи расположены были при деревне Шевардино: 1-я о 60 орудиях вблизи оставленного нами 24-го числа редута имела в действии своем косвенное направление на пехотную нашу линию и батарею, на кургане устроенную, а 2-я о 40 орудиях немного левее первой обращала огонь свой на укрепление левого нашего крыла.

Атака неприятеля на село Бородино произведена была с невероятной быстротой, но мужество лейб-гвардии егерского полка, оживляемое примером начальников оного, остановило стремление 8000 французов. Наикровопролитнейший бой возгорелся, и сии храбрые егери в виду целой армии более часу удерживали [неприятеля]. Наконец, подошедшие к нему резервы умножили силы, принудили сей полк, оставя село Бородино, перейти за реку Колочь.

Французы, ободренные занятием Бородина, бросились вслед за егерями и почти вместе с ними перешли реку, но гвардейские егери, подкрепленные пришедшими с полковником Манахтиным полками и егерской бригадой 24-й дивизии под командой полковника Вуича, вдруг обратились на неприятеля и соединенно с пришедшими к ним на помощь ударили в штыки, и все находившиеся на нашем берегу французы были жертвою дерзкого их предприятия.

Мост на реке Колоче совершенно был истреблен, несмотря на сильный неприятельский огонь, и французы в течение целого дня не осмеливались уже делать покушения к переправе и довольствовались перестрелкою с нашими егерями.

Между тем огонь на левом нашем крыле час от часу усиливался. К сему пункту собрал неприятель главные свои силы, состоящие из корпусов князя Понятовского, маршалов Нея и Давуста, и был несравненно нас многочисленнее. Князь Багратион, видя умножение неприятеля, присоединил к себе 3-ю пехотную дивизию под командой генерал-лейтенанта Коновницына и сверх того вынужден был употребить из резерва 2-ю гренадерскую дивизию под командой генерал-лейтенанта Бороздина, которую он и поставил уступами против левого крыла за деревнею, а левее от оной три полка 1-й кирасирской дивизии и всю 2-ю кирасирскую дивизию.

Я нашел нужным сблизить к сему пункту полки: лейб-гвардии Измайловский и Литовский под командою полковника Храповицкого. Неприятель под прикрытием своих батарей показался из лесу и взял направление прямо на наши укрепления, где был встречен цельными выстрелами нашей артиллерии, которой командовал полковник Богуславский, и понес величайший урон.

Невзирая на сие, неприятель, построясь в несколько густых колонн, в сопровождении многочисленной кавалерии с бешенством бросился на наши укрепления. Артиллеристы, с мужественным хладнокровием выждав неприятеля на ближайший картечный выстрел, открыли по нему сильный огонь, равномерно и пехота [встретила] его самым пылким огнем ружейным, [но поражение] их колонн не удержало французов, которые стремились к своей цели и не прежде обратились в бегство, как уже граф Воронцов со сводными гренадерскими батальонами ударил на них в штыки; сильный натиск сих батальонов смешал неприятеля, и он, отступая в величайшем беспорядке, был повсюду истребляем храбрыми нашими воинами.

При сем нападении граф Воронцов, получив жестокую рану, принужден был оставить свою дивизию. В то же самое время другая часть неприятельской пехоты следовала по Старой Смоленской дороге, дабы совершенно обойти наше левое крыло; но 1-я гренадерская дивизия, на сей дороге находившаяся, с твердостью выждав на себя неприятеля, остановила его движения и заставила податься назад.

Новые силы подкрепили французов, что и побудило генерал-лейтенанта Тучкова отступить по Смоленской дороге, где занял он на высоте выгодную позицию. Устроенная на сем месте 1-й артиллерийской бригады батарея причиняла значащий вред наступающему неприятелю. Французы, заметив важность сего места, ибо высота сия командовала всею окружностью, и, овладев оной, могли они взять во фланг левое наше крыло и отнять способ держаться на Смоленской дороге, почему, усилясь против сего пункта, и в сомкнутых колоннах с разных сторон повели атаку на 1-ю гренадерскую дивизию.

Храбрые гренадеры, выждав неприятеля, открыли по нему наижесточайший огонь и, не медля нимало, бросились на него в штыки. Неприятель не мог выдержать столь стремительного нападения, оставил с уроном место битвы и скрылся в близлежащие леса. Генерал-лейтенант Тучков при сем ранен пулею в грудь и генерал-лейтенант Олсуфьев принял по нем команду.

В 11 часов пополуночи неприятель, усилясь артиллерией и пехотой против укреплений нашего левого крыла, решился вновь атаковать оные. Многократные его атаки были отбиты, где много содействовал с отличною храбростью генерал-майор Дорохов. Наконец, удалось овладеть ему нашими тремя флешами, с коих мы не успели свести орудий.

Но не долго он воспользовался сею выгодою; полки Астраханский, Сибирский и Московский, построясь в сомкнутые колонны под командой генерал-майора Бороздина, с стремлением бросились на неприятеля, который был тотчас сбит и прогнан до самого леса с большим уроном. Такой удар был с нашей стороны не без потери. Генерал-майор принц Мекленбургский Карл ранен, Ревельского пехотного полка шеф генерал-майор Тучков 4-й был убит, Московского гренадерского полка полковник Шатилов получил жестокую рану, Астраханского гренадерского полка полковник Буксгевден, несмотря на полученные им три тяжкие раны, пошел еще вперед и пал мертв на батарее со многими другими храбрыми офицерами.

Потеря французов против нас несравнительна. После чего неприятель, умножа силы свои, отчаянно бросился опять на батареи наши и вторично уже овладел оными, но генерал-лейтенант Коновницын, подоспев с 3-й пехотной дивизией и видя батареи наши занятыми, стремительно атаковал неприятеля и в мгновение ока сорвал оные.

Все орудия, на оных находившиеся, были опять отбиты нами; поле между батареями и лесом было покрыто их трупами, и в сем случае лишились они лучшего своего кавалерийского генерала Монбрена и начальника главного штаба генерала Ромёфа, находившегося при корпусе маршала Давуста.

После сей неудачи французы, приняв несколькими колоннами как пехотными, [так] и кавалерийскими вправо, решились обойти наши батареи. [Едва] появились они из лесу, как генерал-лейтенант князь Голицын, командовавший кирасирскими дивизиями, влево от 3-й пехотной дивизии находившимися, приказал генерал-майору Бороздину и генерал-майору Дуке ударить на неприятеля. Вмиг был он обращен в бегство и принужден скрыться в лес, откуда хотя несколько раз потом и показывался, но всегда [был] с уроном прогоняем.

Невзирая на сильную потерю, понесенную французами, не переставали они стремиться к овладению вышеупомянутыми тремя флешами; артиллерия их, до 100 орудий умноженная, сосредоточенным огнем своим наносила немалый вред нашим войскам.

Я, заметя, что неприятель с левого крыла переводит войска, дабы усилить центр и правое свое крыло, немедленно приказал двинуться всему нашему правому крылу, вследствие чего генерал от инфантерии Милорадович отрядил генерал-лейтенанта Багговута со 2-м корпусом к левому крылу, а сам с 4-м корпусом пошел на подкрепление центра, над коим и принял начальство. Генерал же от инфантерии Дохтуров взял перед этим в командование левый фланг после князя Багратиона, получившего, к крайнему сожалению всей армии, тяжкую рану и вынужденного через то оставить место сражения.

Сей несчастный случай весьма расстроил удачное действие левого нашего крыла, доселе имевшего поверхность над неприятелем, и, конечно бы, имел самые пагубные последствия, если бы до прибытия генерала от инфантерии Дохтурова не вступил в командование генерал-лейтенант Коновницын.

Не менее того в самое сие время неприятель напал на наши укрепления, и войска, несколько часов кряду с мужеством оные защищавшие, должны были, уступив многочисленности неприятеля, отойти к деревне Семеновской и занять высоты, при оной находящиеся, которые, без сомнения, скоро были бы потеряны, если бы генерал-майор граф Ивелич не подоспел с командой 17-й дивизии и не устроил сильные на оных батареи, чрез что восстановил тесную связь между левым крылом армии и 1-й гренадерской дивизией.

Генерал-лейтенант Багговут с 4-й дивизией присоединился в то же время к 1-й гренадерской дивизии и принял оную в свою команду. После сего неприятель хотя и делал несколько покушений на наше левое крыло, но всякий раз был отражен с величайшей потерей.

Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, пришедшие на левый фланг 3-й пехотной дивизии, с непоколебимою храбростью выдерживали наисильнейший огонь неприятельских орудий и, невзирая на понесенную потерю, пребывали в наилучшем устройстве. Полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский в сем сражении покрыли себя славой в виду всей армии, будучи атакованы три раза неприятельскими кирасирами и конными гренадерами, стояли твердо и, отразив их стремление, множество из оных истребили. Генерал-майор Кретов с кирасирскими полками Екатеринославским и Орденским подоспел к ним на помощь, опрокинул неприятельскую кавалерию, большую часть истребил оной и сам при сем случае был ранен.

Наполеон, видя неудачные покушения войск правого крыла своей армии и что они были отбиты на всех пунктах, скрыл оные в леса и, заняв опушку стрелками, потянулся влево к нашему центру. Генерал он инфантерии Барклай-де-Толли, командовавший 1-й армией, заметив движение неприятеля, обратил внимание свое на сей пункт и, чтоб подкрепить оный, приказал 4-му корпусу примкнуть к правому крылу Преображенского полка, который с Семеновским и Финляндским оставались в резерве.

За сими войсками поставил он 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а за оными полки кавалергардской и конной гвардии. В сем положении наш центр и все вышеупомянутые резервы были подвержены сильному неприятельскому огню; все его батареи обратили действие свое на курган, построенный накануне и защищаемый 18-ю батарейными орудиями, подкрепленными всей 26-й дивизией под начальством генерал-лейтенанта Раевского.

Избежать сего было невозможно, ибо неприятель усиливался ежеминутно против сего пункта, важнейшего во всей позиции, и вскоре после того большими силами пошел на центр наш под прикрытием своей артиллерии густыми колоннами, атаковал курганную батарею, успел овладеть оной и опрокинуть 26-ю дивизию, которая не могла противостоять превосходнейшим силам неприятеля.

Начальник Главного штаба генерал-майор Ермолов, видя неприятеля, овладевшего батареей, важнейшею во всей позиции, со свойственной ему храбростью и решительностью, вместе с отличным генерал-майором Кутайсовым взял один только Уфимского пехотного полка батальон и, устроя сколько можно скорее бежавших, подавая собой пример, ударил в штыки.

Неприятель защищался жестоко, но ничто не устояло против русского штыка. 3-й батальон Уфимского пехотного полка и 16-й егерский полк бросились прямо на батарею, 19-й и 40-й по левую сторону оной, и в четверть часа батарея была во власти нашей с 18-ю орудиями, на ней бывшими. Генерал-майор Паскевич с полками ударил в штыки на неприятеля, за батареей находящегося; генерал-адъютант Васильчиков учинил то же с правой стороны, и неприятель был совершенно истреблен; вся высота и поле оной покрыто неприятельскими телами, и бригадный командир французский генерал Бонами, взятый на батарее, был один из неприятелей, снискавший пощаду.

Подоспевшая на сей случай кавалерия под командой генерал-адъютанта Корфа много способствовала к отбитию батареи нашей; при сем случае, к большому всех сожалению, лишились мы достойного генерала от артиллерии Кутайсова, который при взятии батареи был убит. Генерал-майор Ермолов переменил большую часть артиллерии, офицеры и услуга при орудиях были перебиты и, наконец, употребляя Уфимского пехотного полка людей, удержал неприятеля сильные покушения во время полутора часов, после чего был ранен в шею и сдал батарею г[енерал]-майору Лихачеву, присланному генералом от инфантерии Барклаем-де-Толли с 24-й дивизией на смену 26-й, которая, имея против себя во все время превосходные силы неприятеля, была весьма расстроена.

Во время сего происшествия неприятельская кавалерия, из кирасир и улан состоящая, атаковала во многих пунктах 4-й корпус, но сия храбрая пехота, выждав неприятеля на ближайший ружейный выстрел, произвела столь жестокий батальной огонь, что неприятель был совершенно опрокинут и с большой потерей бежал в расстройстве; при сем случае особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки.

Несколько полков 2-го кавалерийского корпуса, преследовав бегущего неприятеля, гнали до самой пехоты. Псковский драгунский полк под командой полковника Засса врубился в неприятельскую пехоту; адъютант Его Высочества полковник князь Кудашев довершил истребление другой неприятельской колонны, подскакав с 4-мя орудиями гвардейской конной артиллерии, из коих, действовав ближайшим картечным выстрелом, нанес ужасный вред неприятелю.

После сего неприятель большими силами потянулся на левый наш фланг. Чтобы оттянуть его стремление, я приказал генерал-адъютанту Уварову с 1-м кавалерийским корпусом, перейдя речку Колочу, атаковать неприятеля в левый его фланг. Хотя положение места было не весьма выгодное, но атака была сделана довольно удачно, неприятель был опрокинут; при сем случае Елисаветградский гусарский полк отбил два орудия, но не мог вывезти за дурной дорогой; в это самое время неприятельская пехота покусилась было перейти через реку Колочу, дабы напасть на пехоту нашу, на правом фланге находящуюся, по генерал-адъютант Уваров, атаками на оную произведенными, предупредил ее намерение и воспрепятствовал исполнению оного.

Наполеон, видя неудачу всех своих предприятий и все покушения его на левый наш фланг уничтоженными, обратил все свое внимание на центр наш, против коего, собрав большие силы во множестве колонн пехоты и кавалерии, атаковал Курганную батарею; битва была наикровопролитнейшая, несколько колонн неприятельских были жертвой столь дерзкого предприятия, но, невзирая на сие, умножив силы свои, овладел он батареей, с коей, однако ж, генерал-лейтенант Раевский успел свести несколько орудий.

В сем случае генерал-майор Лихачев был ранен тяжело и взят в плен. Кавалерия неприятельская, овладев курганом, в больших силах бросилась отчаянно на пехоту 4-го корпуса и 7-й дивизии, но была встречена кавалергардским и конногвардейским полками под командою генерал-майора Шевича; полки сии, имея против себя несоразмерность сил неприятельской кавалерии, с необыкновенным мужеством остановили предприятие ее и, быв подкреплены некоторыми полками 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, атаковали тотчас неприятельскую кавалерию и, опрокинув ее совершенно, гнали до самой пехоты.

Правый и левый фланги нашей армии сохраняли прежнюю позицию; войска, в центре находящиеся под командой генерала от инфантерии Милорадовича, заняли высоту, близ кургана лежащую, где, поставив сильные батареи, открыли ужасный огонь на неприятеля. Жестокая канонада с обеих сторон продолжалась до глубокой ночи. Артиллерия наша, нанося ужасный вред неприятелю цельными выстрелами своими, принудила неприятельские батареи замолчать, после чего вся неприятельская пехота и кавалерия отступила. Генерал-адъютант Васильчиков с 12-й пехотной дивизией до темноты ночи был сам со стрелками и действовал с особенным благоразумием и храбростью.

Таким образом, войска наши, удержав почти все свои места, оставались на оных.

«» (по материалам ГА РФ)

Дела из архива III Отделения собственной его императорского величества канцелярии, хранящиеся в Государственном архиве РФ, дают возможность взглянуть на деятельность ведомства, возглавляемого всесильным Александром Бенкендорфом, с весьма неожиданной стороны.

Брань под Красным (селом). Сцена из лагерной жизни. Худ. П.А. Федотов

Политические вольнодумцы и политические ссыльные, а также разного рода авантюристы и мошенники, цензура печати, религиозные секты, вороватые и просто бестолковые чиновники, крестьянские бунты, жалобы крестьян на помещиков и вообще конфликты между помещиками и крепостными, надзор за приезжавшими иностранцами, различные происшествия… Это более или менее очевидный круг функций политической полиции, но наряду с этим господа жандармские офицеры чем только не занимались.

Через них проходили дела об административной высылке буйных дворян, в том числе за домашнее насилие; нередко им приходилось мирить генералов с женами, если ссора супругов заходила так далеко, что требовала подобного рода разбирательства, или выносить вердикт о невозможности их примирения; улаживали жандармы и прочие семейные конфликты, зачастую вступаясь за обиженных детей. В архиве III Отделения хранится немало таких дел, названия которых – «О притеснениях, делаемых отставным генерал-майором Селифонтовым теще его госпоже Волынской» или «О семейной ссоре между генерал-майором Граббе и женой его» – говорят сами за себя. А то и вовсе речь идет о какой-нибудь чудовищной уголовной истории, которые случались в дворянской среде, как, например, дело «Об умерщвлении и преждевременном погребении оренбургского помещика Таузакова женою его и мужем его воспитанницы Полтевым» или «О чиновнице Холодновской, умершей от сечения ее плетьми священником Добротворениным».

Дело «О крестьянском мальчике Иване Петрове, имеющем необыкновенную силу соображения» из архива III Отделения

Вместе с тем мы видим документы о подвигах, совершенных при пожаре («О спасении 13-летним мальчиком Жаворонковым трех сестер своих во время пожара», «О подвиге казачки Чернушкиной, спасшей во время пожара мать и сына своего», «О дворовом мальчике Фролове, спасшем во время пожара больную крестьянскую девочку» и другие). Встречаются причудливые истории вроде дела «О крестьянском мальчике Иване Петрове, имеющем необыкновенную силу соображения». Столь уникальное явление, как способность 11-летнего неграмотного крепостного мальчика Ивана Петрова великолепно считать в уме, также привлекло интерес III Отделения. Любопытно, что на это обратили внимание (возможно, с подачи помещика) именно жандармы, а не служащие ведомства народного просвещения. Дело кончилось высочайшим распоряжением определить мальчика учиться. Наконец, обладавшим такими широкими полномочиями чинам III Отделения доводилось разбираться и со специфическими мошенниками («О составившейся в С.-Петербурге шайке плутов, называющихся принадлежащими к тайной полиции»).

Кое-что из этого калейдоскопа дел мы предлагаем вниманию читателей.

№ 1. ИЗ ДЕЛА «О БЛАГОДЕТЕЛЬНОМ ВЛИЯНИИ ВЫСОЧАЙШЕГО ПОВЕЛЕНИЯ, ПО КОЕМУ СЕНАТОРЫ ОБЯЗАНЫ СОБИРАТЬСЯ В ПРИСУТСТВИЕ В 9 ЧАСОВ», 1827 Г.

Экстракт из донесения генерал-майора Волкова в III Отделение, октябрь 1827 г.

Генерал-майор Волков доносит из Москвы, что высочайшее повеление, в силу коего г[оспода] сенаторы обязаны являться в присутствие к 9 часам, производит самую благодетельную деятельность; особенно дела, по коим изданы были высочайшие указы, приняли ход, по выражению служащих в Сенате, «на крыльях летящий». Сие возбуждает желание, чтобы такая же быстрота делопроизводства введена была и в прочих судебных местах для прекращения жалоб на медленность правосудия.

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 349. Л. 1

№ 2. ИЗ ДЕЛА «ОБ ОТПРАВЛЕНИИ ПОРУЧИКА НЕДЗЯЛКОВСКОГО ЗА ПОРОЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПОД НАДЗОР ПОЛИЦИИ В М. АТАКИ», 1827 Г.

Отношение дежурного генерала Главного штаба А.Н. Потапова А.Х. Бенкендорфу, 15 апреля 1827 г.

Жительствующий Бессарабской области в местечке Атаки отставной поручик Недзялковский прислал государю императору письмо, в котором просил вызвать его для некоторых важных открытий. Вследствие сего Недзялковский был привезен в С[анкт]-Петербург и в отобранном от него показании объявил разные доносы, не подкрепленные никакими доказательствами.

Из взятого о нем, Недзялковском, сведения оказалось, что он весьма худого поведения. Он прибыл в Россию в 1804 году по письменному виду, в котором назван австрийским уроженцем и поваром. Три раза был под уголовным судом – за участие в краже лошадей, за принятие в заклад покраденных вещей и по подозрению в краже шкатулки; по первым двум был осужден к месячному аресту и к телесному наказанию, а по третьему признан неуличенным. Быв принят в 1813 году в Польский уланский полк поручиком по представленному от него свидетельству, в коем наименован эмигрантом и польских войск поручиком, перешел в 1815 году в Екатеринославский кирасирский полк, а из сего в 1816 – в Томский пехотный, откуда спустя год был принужден выйти в отставку чрез офицеров, не терпевших предосудительных его поступков. В 1822 году, быв определен в тот же полк, в том же году выключен из службы за дурное поведение. Потом за неосновательные доносы выдержан был в Каменец-Подольском тюремном замке два месяца под стражею и сверх того содержался еще год под арестом до окончания производившегося о нем дела.

Иллюстрация П.М. Боклевского к комедии Н.В. Гоголя «Ревизор»

Вследствие сего по высочайшему государя императора повелению поручик Недзялковский отправлен отсюда обратно в место его жительства Бессарабской области, в местечко Атаки, и сверх того сообщена высочайшая воля управляющему Бессарабскою областию тайному советнику графу Палену, дабы Недзялковский, как человек порочный и худой нравственности, находился под полицейским надзором .

Я нужным считаю уведомить о сем ваше превосходительство.

Дежурный генерал Потапов

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 2. Д. 105. Л. 1–2

№ 3. ИЗ ДЕЛА «О ПРИМИРЕНИИ ЧРЕЗ ПОСРЕДСТВО ПОДПОЛКОВНИКА ШУБИНСКОГО ЯРОСЛАВСКОГО ГРАЖДАНСКОГО ГУБЕРНАТОРА С ТАМОШНИМ ГУБЕРНСКИМ ПРЕДВОДИТЕЛЕМ», 1829 Г.

Докладная записка от III Отделения Николаю I , 23 февраля 1829 г.

Из Ярославля начальник 2-го отделения г[осподин] подполковник Шубинский доносит.

О примирении губернатора с губернским предводителем.

Сего февраля 19 числа г[осподину] Шубинскому удалось достигнуть, что ярославский губернатор и губернский предводитель дворянства прекратили между собою неудовольствие и чистосердечно примирились; сколько пользы для губернии, службы и служащих! Это почти ежедневно доказывается на самом опыте.

На докладной записке резолюция рукой Николая I : «Спасибо» .

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 4. Д. 118. Л. 1

№ 4. ИЗ ДЕЛА «О ДВОРОВОЙ ДЕВОЧКЕ ПОМЕЩИЦЫ БЕЛОКРЫЛЬЦОВОЙ, УМЕРШЕЙ ОТ ПОБОЕВ, ПРИЧИНЕННЫХ ЕЙ ОЗНАЧЕННОЮ ПОМЕЩИЦЕЮ», 1833–1834 ГГ. Справка чиновника III Отделения, без даты

В ведомости о происшествиях по Костромской губернии между прочим показано было, что в Макарьевском уезде дворовая девочка помещицы Белокрыльцовой Осипова 18 июня умерла от побоев, причиненных ей помянутою помещицею. Против статьи сей, помещенной в таблице с 5 по 12 августа 1833 г., его величество изволил написать: «Строжайше исследовать и донести».

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 1

Отношение костромского гражданского губернатора А.Г. Приклонского А.Х. Бенкендорфу, 7 ноября 1833 г.

Милостивый государь граф Александр Христофорович!

[…] По вступлении моем в исправление должности гражданского губернатора 4 сего ноября, сообразив сведения, имеющиеся по сему предмету в канцелярии губернатора, и когда по оным открылось, что преступница Белокрыльцова содержится под стражею, а произведенное Макарьевским земским судом об означенном происшествии исследование рассматривается в тамошнем уездном суде, почему сему последнему предписал вместе с тем, чтоб о положении сего дела и об обстоятельствах оного представлено было ко мне с первою почтою подробное сведение с присовокуплением и содержания решения, буде оно последовало; в противном же случае вменил в обязанность уездного суда, чтоб оный обратил особенное внимание на существо сего дела и чтобы преступление открыто было во всей ясности и дело получило немедленно надлежащее окончание.

Почтеннейше донося о сем вашему сиятельству, честь имею присовокупить, что по важности сего дела как на скорейшее окончание оного, равно и на правильность решения я не премину обратить особенное мое внимание.

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 3–4

Документ из архива III Отделения

Отношение костромского гражданского губернатора А.Г. Приклонского А.Х. Бенкендорфу, 18 августа 1834 г.

Милостивый государь граф Александр Христофорович!

В дополнение отношения моего от 28 ч[исла] минувшего июля за № 6451, коим я имел честь довести до сведения вашего сиятельства о представлении в Правительствующий Сенат решенного в Костромской уголовной палате дела о дворовой девочке г[оспож]и Белокрыльцовой Осиповой, умершей от смертельных ран, нанесенных помещицей, ныне имею честь почтеннейше донести вашему сиятельству следующее:

Подсудимая Белокрыльцова по произведенному следствию обличена в том, что 8 ч[исла] июня прошлого 1833 года в нетрезвом виде неизвестно за что хотела, по-видимому, у малолетней крепостной девочки своей Агафьи Осиповой отрезать ножницами косу, но, не отыскавши оных, схватила нож и сделала на голове и шее смертельные раны, отчего она, Осипова, 18 ч[исла] того же июня и померла. В сем поступке хотя Белокрыльцова и оправдывалась помешательством ума своего, случавшимся с нею и прежде того, но при повальном обыске все спрошенные люди, и в том числе семь благородных лиц, того не подтвердили, но объяснились, что ее, Белокрыльцову, почасту видали в пьяном виде, а в помешательстве ума никогда и что она означенный поступок учинила не в беспамятстве, а в совершенном уме, бывши тогда только нетрезвою. Сверх сего, из обстоятельств дела видно, что она сотскому Никите Лукоянову за открытие преступления угрожала взысканием с него 25 рублей, в чем и сама на очной с ним ставке созналась. По каковым обстоятельствам Костромская палата уголовного суда приговорила ее, Белокрыльцову, за бесчеловечный поступок, лишив дворянского достоинства, сослать в Сибирь на поселение. С сим определением, по моему мнению правильным и с законами согласным, и представил я подлинное об ней дело в благоусмотрение Правительствующего Сената.

Квартальный и извозчик. Худ. П.А. Федотов

С глубочайшим почтением и совершенною преданностию честь имею быть, милостивый государь, вашего сиятельства покорный слуга Александр Приклонский.

Резолюция А.Х. Бенкендорфа: «Записку государю».

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 102. Л. 7–8

№ 5. ИЗ ДЕЛА «О НЕПОВИНОВЕНИИ КРЕСТЬЯН ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ СТАТСКОЙ СОВЕТНИЦЫ ДЕНИСЬЕВОЙ», 1833 Г. Донесение начальника 6-го округа корпуса жандармов генерал-майора графа Апраксина А.Х. Бенкендорфу, 30 октября 1833 г.

Саратовской губернии в Балашовском уезде крестьяне генерал-майорши Денисьевой в числе 1000 душ с апреля месяца сего года не токмо уклоняются от повиновения ей и ее управляющему, которому уже делали многие дерзости, но и не признают ее своею помещицей потому будто, что она происходит из дворовых девок графа Разумовского.

Корпуса жандармов майор Быков по важности сего случая в сем октябре месяце отправился в оное имение для дознания настоящих причин неповиновения, и что им будет дознано и учинено – по представлении от него рапорта я не премину донести о том в свое время вашему сиятельству.

Генерал-майор граф Апраксин

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 1–1 об.

Донесение начальника 6-го округа корпуса жандармов генерал-майора графа Апраксина А.Х. Бенкендорфу, 6 ноября 1833 г.

От 30-го числа прошлого октября за № 54 я имел честь представлять вашему сиятельству, что корпуса жандармов майор Быков отправился в имение действительной статской советницы Денисьевой для узнания причин неповиновения крестьян ее. А ныне он мне рапортом от 24 октября доносит, что причина того неповиновения точно есть одна только та, как им дознано от самих крестьян, что г[оспо]жа Денисьева происходит из дворовых людей графа Разумовского, почему будто она не вправе ими владеть. За неповиновение сие они состоят уже под судом, и уголовною палатою до 200 человек приговорены к наказанию плетьми, а поверенный их Петленков – кнутом, но дело о них в Правительствующем Сенате еще не кончено.

Крестьяне до того заблуждены в своем мнении, что и доселе не ходят на господские работы, за всем тем что в деревнях их для побуждения к оной находятся при офицере до 100 человек нижних чинов Саратовского гарнизонного батальона.

Бунт крестьян. Худ. С.В. Герасимов

Майор Быков, желая способствовать к обращению их в должное повиновение, все меры употреблял убедить их; но они решительно отозвались, что дотоле ни на что не согласятся, пока не возвратятся посланные от них в Петербург в виде поверенных крестьяне Григорий Романов и Михайла Собачнин. Следовательно, по заблуждению их, вся развязка неповиновению их зависит от внушения сим поверенным, что естьли и точно г[оспо]жа Денисьева происходит из дворовых людей, то по замужеству своему она на владение оными крестьянами приобрела законное право. […]

Генерал-майор граф Апраксин

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 14–15 об.

7 числа сего месяца доставлены ко мне вместе с предписанием вашего сиятельства от 23 минувшего ноября за № 5391 поверенные от крестьян помещицы Денисьевой Григорий Егоров и Михайла Васильев , с коими я в тот же день отправился в село Малиновку, где нашел, что вследствие последовавшей высочайшей конфирмации по делу о неповинующихся сей вотчины крестьянах 4 числа сего ж месяца произведена уже экзекуция: начинщик возмущения крестьянин Петленков наказан кнутом 25 ударами с постановлением штемпелевых знаков и ссылкою в каторжную работу; и 12 человек крестьян, по суду найденные более других виновными, прогнаны шпицрутенами чрез пятьсот человек по одному разу, с тем чтобы отдать в военную службу, к какой окажутся годными, совершенно же неспособных по наказании сослать в Сибирь на поселение; а прочие крестьяне села Малиновки и деревни Безлесной, кроме одного, находящегося в бегах, и 8 мужчин и одной женщины, оказавших буйство против военной команды, над коими произведенный военный суд представлен на ревизию к господину начальнику губернии, признали г[оспо]жу Денисьеву за законную свою помещицу и в данной земскому суду подписке обязались ей и кому от ней будут поручены совершенно повиноваться. Но дошедшие до меня на пути следования в Малиновку частные слухи давали некоторым образом заметить, что таковая подписка их не была основана на искреннем сознании собственного заблуждения, а только из одного страха к наказанию и что делу сему положат конец поверенные их, посланные в Петербург для подачи просьбы государю императору.

По сему поводу, руководствуясь вышеизъясненным предписанием вашего сиятельства, приказал я собрать всех домохозяев, которым начально подтвердил монаршую волю о безусловном повиновении помещице своей, потом исчислил подробно все бедствия, которым они подверглись по легкомыслию своему и излишней доверенности к возмутителю Петленкову, и, наконец, объявил им, что по воле государя императора поверенные их с нарочным присланы ко мне и лично подтвердят им общее в сем случае заблуждение. Но на все сие ответствовали каким-то сомнительным безмолвием, показывая, что они от поверенных своих ожидают вовсе тому противного. Но когда поверенные подошли к ним и упали на колена, чем самым в ту же секунду приветствовали их и собранные крестьяне, и когда старейший из них сказал: «Почтенные старики и вся братия, отправляя меня в Петербургу, вы стояли предо мною на коленях и просили добиться до царя; я вашу просьбу исполнил и чрез сие уверился, что мы все обмануты и разорены злодеем Петленковым; теперь я вас прошу, выбросьте все из головы и повинуйтесь своей помещице; а естьли и за сим кто из вас будет думать и говорить иначе, то я первый объявлю Ивану Ивановичу (указывая на управляющего имением); разорению нашему надо положить конец». После чего все в один голос подтвердили обязательство безусловного повиновения своей помещице и ее приказу, а многие из них со слезами говорили, что они детям и внукам своим закажут подобных поступков не делать; потом упали все управляющему в ноги, просили его забыть прошедшее и уверить госпожу, что они усердием и верностию заслужат то огорчение, которое причинили ей слепым своим послушанием к Петленкову, обольстившему их свободою от власти помещичьей; тут же просили управляющего любить их по-прежнему, говоря: «Мы, батюшка, вами всегда были довольны, но нас сбивали Петленков и его сообщники»; на сие управляющий отвечал им, что он, видя теперь истинное их раскаяние, забывает все причиненные ему оскорбления и будет по-прежнему их другом, которым они всегда его называли. После сего крестьяне начали целовать старика поверенного и, как заметно было, пошли по домам с чувствами самодовольствия, а сегодня были почти все у обедни и принесли искреннее благодарение Всевышнему за водворение между ими совершенной тишины и спокойствия. […]

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 123. Л. 31–33

№ 6. ИЗ ДЕЛА «О ДЕРЗКОМ ПОХИЩЕНИИ ЧУБУКА ИЗ РУК ЧИНОВНИКА СВИТЫ ТУРЕЦКОГО ПОСЛА НА СТАНЦИИ ГОРОДА ГОРОДНИ», 1833 Г.

Рапорт находящегося в Черниговской губернии подполковника корпуса жандармов Вепрейского А.Х. Бенкендорфу, 16 ноября 1833 г.

Турецкое посольство встречено было 10-го числа сего месяца в г. Чернигове с большим любопытством, после чего слышны в публике разные суждения. Некоторые из читавших иностранную газету («Франкфуртский журнал») причину посольства сего полагают для заключения с Россиею трактата наступательного и оборонительного союза против Англии и Франции; худо понимающие политические дела предсказывают от того войну; а другие находят в таковом союзе благодетельные виды правительства обеспечить государство на долгое время миром.

Сквозь строй: наказание шпицрутенами во времена Николая I

Вслед за тем обнаружилось у всех одинакое негодование, узнав о происшествии, случившемся с турецким посланником в здешней губернии в уездном городе Городне, по прибытии куда во время перемены лошадей на почтовой станции чиновник турецкой свиты нес в комнату для посланника трубку и чубук. Вдруг из окружившей экипажи толпы, по слухам, какой-то дворянин вырывает из рук чиновника чубук, бросает чрез забор и скрывается между народом!! Сопровождавший свиту г[осподин] полковник Золотарев, узнав о сем, приказывает городничему чубук отыскать и отдать при проезде 2-го отделения, но не найден! Другие говорят, что учинивший сие есть весьма молодой человек, канцелярский служитель, показавший в допросе городничему, что он был научен каким-то дворянином сделать таковой нетерпимый в благоустроенном государстве поступок, оскорбляющий каждого имеющего чувства национальной гордости. Впрочем, четвертый день, как происшествие сие здесь составляет общий предмет разговоров, но донесения от городничего г[осподину] гражданскому губернатору по сие время еще никакого не было.

Резолюция А.Х. Бенкендорфа: «Высочайше повелено, дабы подполковник Вепрейский произвел исследование и непременно открыл виновного» .

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 173. Д. 130. Л. 1–1 об.

Публикацию подготовила главный специалист Центра изучения и публикации документов ГА РФ, кандидат исторических наук
Ольга ЭДЕЛЬМАН

ПРИМЕЧАНИЯ

Речь идет об одной из мер начала царствования Николая I, которая была призвана ускорить решение судебных дел в Сенате. Сенат являлся высшей судебной инстанцией, однако попадавшие туда дела рассматривались невероятно медленно, тянулись годами и десятилетиями.

Позднее Недзялковский снова пытался делать ложные доносы, в 1829 г. «за неспокойный характер и всегдашнюю готовность к ослушанию» был сослан в Вятку, а в 1832 г. – в Архангельскую губернию, где он и умер в 1835 г.

Благодарность императора была сообщена подполковнику Шубинскому специальным письмом А.Х. Бенкендорфа. (Там же. Л. 2.)

Для императора регулярно составляли отчеты о происшествиях. Читая их, Николай I делал на полях разные распорядительные пометы. Затем чиновники III Отделения составляли справки о содержании соответствующего пункта («статьи») отчета и распоряжении императора. Каждая из этих справок становилась отправной точкой расследования, оформленного в дело. Данный документ является примером такой справки.

Разница имен в этом и предыдущем документе объясняется тем, что в то время у крестьян не было устойчивых фамилий, вместо них использовались отчества или разного рода фамильные прозвища.

То есть с клеймением.

Чубук был вскоре найден и отправлен в Петербург. Виновными оказались два мелких чиновника (17-летний канцелярист, сын местного помещика, и 30-летний чиновник), мотивы их поступка из дела неясны.

Много лет назад, перечитывая «Войну и мир» Толстого, я натолкнулся на фразу, которая весьма и весьма меня заинтересовала, поскольку речь там шла о Можайске. А история родного города, пусть он мал и неприметен, редко кому бывает полностью безразличной.

Описывая отступление русской армии от Бородино к Москве, Толстой относительно Можайска кратко замечает: «Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых».

Сведения об этом трагическом факте до этого никогда не встречались мне ни в учебниках истории, ни в тех научных книгах по истории войны 1812 года, которые я успел прочитать. Это было как бы новым осознанием - притом трагичным! славных деяний Отечественной войны 1812 года(как ее называли до революции).

Надо заметить, что в Можайске до сих пор существуют и охотно повторяются разного рода устные предания о войне 1812 года. Этот народный фольклор отличается некоторой свободой в освещении событий и личностей той эпохи. Но и здесь не сохранилась память о том, что раненые русские воины были оставлены армией. Поэтому читатель поймет мое и недоумение, и острую заинтересованность прочитанной фразой.

Появились вопросы и иного рада: что стало в дальнейшем с этими ранеными?

Задавшись подобными вопросами, я начал свое исследование, которое до сих пор не завершено, но которое все же пролило некоторый свет на трагедию 1812 года. Трагедию, которая началась на Бородинском поле и закончилась в Можайске.

Предлагаю вниманию читателей краткое изложение моего материала.

Во время Бородинского сражения русские воины, раненые в битве, вывозились в находящийся в десяти верстах уездный город Можайск. Отсюда их должны были эвакуировать в госпитали Москвы.

На следующее утро после сражения русская армия оставила свои позиции и двинулась к Москве. Очевидцы тех событий описывали страшные картины отступления: вся дорога от Бородино до Можайска была забита беспомощными ранеными, которые здесь же на обочине дороги и умирали. Их количество было столь велико, что отступающие войска не могли их всех увезти. Еще больше раненых находилось в Можайске. Об этом упоминает в своих записках А.П.Ермолов, начальник главного штаба 1-й Западной армии:
«Армия наша провела ночь на поле сражения и с началом дня отступила за Можайск… В Можайске нашли мы всех прошедшего дня раненых и бесконечные обозы»

Пройдя Можайск, армия остановилась на ночлег на высотах за городом. Арьергард под командованием Платова удерживал город в течение суток, потом отступил и он, оставляя раненых, которыми был переполнен город, на «милость победителей».

Причины, заставившие русскую армию оставить своих раненых, становятся понятными из письма М.И. Кутузова, которое было отправлено московскому губернатору Ф.М. Ростопчину 27 августа 1812 года, т.е. на следующий день после Бородинского сражения:
«Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!
Сего дня поутру известил я уже Ваше сиятельство о причинах, побудивших меня отступить к Можайску, дабы концентрировать свои силы. По прибытию моему туда, к крайнему удивлению моему, не нашел я ни одной выставленной из Москвы подводы. Раненые и убитые воины остались на поле сражения без всякого призрения».

Впоследствии историки оценивали количество русских раненых в Бородинском сражении примерно в 30 тысяч или несколько более. Многих ли вывезла отступающая армия из Можайска, если принять во внимание отсутствие подвод? И, главное, какова была их дальнейшая судьба?

Хотя и кратко, но на эти вопросы ответили дореволюционные русские военные историки.А.И. Михайловский-Данилевский в своем сочинение (1843 года издания)по поводу раненых сделал следующее краткое пояснение:

«Русские войска все утро (27 августа ст. ст.) отходили назад и после полудня стали лагерем за Можайском… Арьергард занял город, имея приказание держаться в нем как можно долее, для выигрыша времени к отправлению раненых, коими были наполнены дома и улицы, по недостатку подвод для перевозки их. По той же причине оставлено много раненых на поле сражения и на дороге от Бородино до Можайска».

М.И. Богданович в своей книге (издание 1859 г.), ссылаясь на французские источники, проводит следующие подробности:
«При оставлении Можайска мы не имели в достаточном количестве повозок для спасения наших раненых, и поэтому многие из них были оставлены в городе. Шамбре полагает число этих несчастных до десяти тысяч. Неприятели, заняв Можайск, выбрасывали русских из домов на улицы, чтобы очистить место для своих раненых и больных, которыми завалены были не только город, но Колоцкий монастырь, Гриднево и все окрестности.

Спустя сто лет после Бородинского сражения,историк П.А. Ниве почти слово в слово повторил это описание гибели русских воинов:
«За недостаточностью подвод, мы были вынуждены оставить в Можайске до десяти тысяч раненых. Судьба этих несчастных была ужасной: французы, заняв Можайск, начали выбрасывать их на улицы, чтобы очистить место для своих раненых, которыми заполнены были уже Колоцкий монастырь и все окрестные селения».

Французы,участники русской кампании, увиденное ими в Можайске в сентябрьские дни 1812 года, описали более подробно и более эмоционально.Сегюр, адъютант Наполеона, в своих записках так описывает вступление французских войск в Можайск 9 сентября (н.ст.):
«Когда же вступили в город… то не нашли там ни жителей, ни припасов, а только мертвых, которых приходилось выбрасывать из окон, чтобы иметь кров, и умирающих, которых собрали в одно место. Последних было везде так много, что русские не решились поджечь эти жилища. Во всяком случае, их гуманность, не всегда отличавшаяся большой щепетильность, не помешала им стрелять в первых французов, вошедших в город, и притом стрелять гранатами, которыми они подожгли деревянный город, и часть несчастных раненых, которых они там покинули, погибла в огне»

Ложье, офицер итальянского корпуса, подтверждает это свидетельство:
«Вдали виден пожар, говорят, что горит Можайск. По словам одного очевидца, дома, церкви, улицы, площади, были запружены ранеными русскими. Их насчитывали до 10 000. Мертвых выбрасывали в окна, Жители бежали. Кутузов, видя невозможность удержаться и не заботясь о раненых, которым грозила гибель в огне, занял соседние высоты и засыпал город гранатами, чтобы выгнать оттуда французов. Деревянные дома пылали»

По-видимому, русские историки цитировали в своих работах именно этих французов.Скорее всего, использовались мемуары Сегюра и, возможно, Шамбре.Похоже, что Шамбре был единственным человеком,который определил, пусть и довольно приблизительно, количество оставленных в Можайске русских раненых. Выдержки из его записок часто цитирует Богданович. Хотя историки и признают оценки Шамбре заслуживающими доверия,но его записки до сих пор не переведены на русский язык.

Есть и другие, более выразительные,свидетельства.

Участник похода Наполеона на Москву медик Руа оставил следующее описание:
«9-го сентября французский авангард овладел городом Можайском, и император поспешил перенести туда свою резиденцию. Город этот, покинутый жителями, как, впрочем, и все остальные города, которыми овладели французы, начиная со взятия Смоленска, лишь отчасти пострадал от пожаров; более десяти тысяч раненых, которых русские не имели времени эвакуировать,наполняли собой дома, церкви и даже были сложены грудой за неимением другого места на площади в центре города. Ужас этого зрелища более усиливался вследствии необходимости, выпавшей на нашу долю, выгнать этих русских раненых из домов и церквей, чтобы очистить место для раненых соотечественников, которые стали поступать туда толпами, как только город перешел в наше распоряжение… И если наших усилий тогда совершенно не хватало для собственных раненых, можно легко себе представить, каково было положение этих несчастных, покинутых русской армией».

Другой французский врач, де ла Флиз, проведший в Можайске почти полмесяца, только при отступлении французской армии наткнулся на трупы русских:
«Проезжая мимо поля, примыкавшего к городским садам, я увидел вдали что-то вроде пирамиды неопределенного цвета. Из любопытства я подъехал туда. Но с каким ужасом увидел я,что это куча обнаженных трупов, сложенных четырехугольником в несколько туазов в вышину. На мои глаза тут было до 800 тел.Они были собраны в одно место по распоряжению коменданта, для сожжения, так как они заражали улицы…Раненые русские были брошены отступающей армией, отчего большая часть из изнемогла от ран или голода. Мне еще не приходилось видеть подобные ужасы».

(Старинный французский туаз равен примерно двум метрам… Все остальное зависит от силы воображения читателя).

Можно предположить, что подобных пирамид вокруг Можайска было несколько и, вероятно, некоторую часть трупов уже успели сжечь.

Примечательно, что никто из русских историков не оспаривал свидетельства французских мемуаристов.В той войне раненые не раз расплачивались своими жизнями, чтобы обеспечить армии возможность маневра при отступлении. Своих раненых оставляла русская армия, а впоследствии - и французская. Все пространство от Немана до Москвы покрыто тысячами безымянных захоронений. Так что трагедию, разыгравшуюся в Можайске в 1812 году, можно было бы отнести к довольно заурядному факту, если бы не огромное количество погибших.

Дальнейшие поиски привели меня в Центральный государственный исторический архив г. Москвы, где хранятся документы, относящиеся к последнему этапу этой трагедии.Это донесения за 1813 год об уборке трупов и конской падали по Можайскому уезду. Но документы эти, к сожалению,имеют существенные утраты, поэтому окончательного ответа на вопрос о количестве раненых, оставленных в Можайске и погибших там, они не дают.

Согласно этим документам, в начале января 1813 года в Можайск прибыл Можайский уездный предводитель дворянства полковник Астафьев,на плечи которого и легла основная забота по уборке и захоронению трупов.

Можайский уезд был разбит на пять дистанций(по числу основных дорог, выходящих из города), по которым особые команды из мещан и крестьян занимались уборкой трупов.Чиновники, следившие за этой работой, ежедневно составляли отчеты о проделанной работе.

Среди этих бумаг много рапортов о замене чиновников из-за частых болезней. Нервные перенапряжения от ежедневных жутких зрелищ, видимо, подрывали здоровье. Люди не выдерживали подобной противоестественной работы.

Здесь же хранились и рапорты о закупке дров и отчеты о количестве вышедших на работы крестьян. И снова рапорты о захоронение тел.

После приезда Астафьева уборка и сожжение тел продолжались еще четыре месяца. Их собирали по полям, по лесам и оврагам. Весной они начали вытаивать из снега, затем очищали от трупов колодцы и погребов, свозили в кучи, зарывали в огромные ямы. Здесь не было ни врагов, ни своих, ни героев, ни трусов…

Месяцами горели смрадные костры, на которых гренадеры и пехота, артиллерия и кавалерия в едином дымном строю в последнем марше поднимались на небеса.И пеплом оседали по окрестностям доблесть и храбрость, боль и страдания. Юность и мечты…

И общий итог ошеломляющий: 58521 труп и около 80 тысяч павших лошадей были преданы огню! Большая их часть на Бородинском поле.

Среди этих документов нет тех,которые относились бы к уборке трупов непосредственно в Можайске. Может быть, они утрачены, может быть, хранятся в других архивах. Но, все же, одно из донесений Астафьева заслуживает особого внимания. В нем подведен итог уборки трупов примерно за два месяца. Привожу его полностью:
«Его превосходительству Господину Генерал-Майору Московскому Губернатору Предводителю дворянства и кавалеру Василию Дмитриевичу Арсеньеву
от Можайского уездного предводителя дворянства Полковника и кавалера Астафьева.
Сего Генваря 4-го дня Прибыл я в город Можайск и по поручению Господина Московского Гражданского Губернатора кавалера занимаюсь обозрением за чиновниками прикомандированными к уборке и сожжению трупов и по собранным от оных сведениям оказалось что по 4-е число сего месяца зарыто и сожжено трупов семнадцать тысяч девятьсот шестнадцать, падали восемь тысяч двести тридцать три, на которые места отправлялся я сам и некоторые ямы приказал разрыть, и нашел трупы и падали зарыты довольно глубоко, о чем вашему превосходительству и доношу.Генваря дня 1813 года».

Обращает на себя внимание то, что в последующих отчетах Можайск редко упоминается. Во всяком случае, массового вывоза трупов из города уже нет:
«С 7-го по 12-у число Генваря вывезено из погребов и колодцев города Можайска на поля для сожжения трупов 4, падалей 44» «…с 10-го по 13-е число сего февраля. По случаю же разлившейся воды за невозможностью перевозки сухих дров… занимались рабочие люди на дистанции квартального Порутчика Зверева в городе Можайске и окрестностях его отысканием трупов и падалей». 9-го марта «вывезено из города Можайска выкопанных из мелко зарытых мест и преданно сожжению трупов -22, падалей-184».

Можно предположить, что до приезда Астафьева от трупов очищался в первую очередь Можайск, как самый населенный город уезда. Таким образом,имеются некоторые основания отнести указанные в донесении восемнадцать тысяч к числу тех русских раненых, которых оставила армия в этом городе, и которые здесь же и погибли.

Следовательно, французы несколько занизили количество увиденных ими в Можайске русских раненых. На самом деле их было порядка 15-18 тысяч.

Для страны и армии такие потери можно считать незначительными. Но для жителей маленького Можайска, население которого в то время не превышало 3-5 тысяч человек,эти тысячи раненых, переполнявшие не только дома, но и улицы города,были страшным зрелищем. Трагичный финал великой битвы, разыгравшейся в десяти верстах отсюда.

На этом можно было бы поставить точку… Но остается один вопрос - вопрос о сохранении памяти этих бесславно погибших героев Бородинской битвы.Самое страшное в этой трагедии даже не то, что они ушли в мир иной безымянными и без церковного отпевания. Самое страшное это то, что память о них забыта. Воздавая дань мужеству и подвигу русских войск в Бородинской битве, их потомки забыли о мертвых. В их честь нет ни памятников, ни храмов, ни памятных досок.

Первый раз я опубликовал материал на эту тему много лет назад, стремясь привлечь внимание можайских чиновников из отдела культуры к этой проблеме. Но наткнулся на стену равнодушия. Потом были и другие попытки, но результат остался прежним. Не берусь судить о причинах подобной черствости, но, видимо, у чиновников есть дела и поважнее, чем бережное отношение к памяти героев.

Потом последовала перестройка, крушение империи и менталитета целой нации. . Но не изменилось отношение к памяти павших героев Бородина. Их по-прежнему не замечали.

Даже сейчас, когда приближается двухсотлетие битвы, и намечаются массовые мероприятия и установка памятных знаков в честь событий и знаменитых людей города, департамент культуры города игнорирует одно из самых драматичных событий можайской истории. Грустно сознавать,что мертвые герои оказались лишними на этих казенных мероприятиях. То, что эти жертвы забыты, сродни неуважению к тем, чьими жизнями писалась русская история.

Ночью 8 сентября Главная армия генерала от инфантерии светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова очистила Бородинскую позицию и двумя колоннами отступила на высоты за городом Можайском к селению Жуково. Прикрывал отступление особый арьергард под командой генерала от кавалерии Матвея Платова.

Живописать подробностями о том, как ночью Кутузов топал ногами и орал на адъютанта Барклая-де-Толли Людвига Вольцогена, принесшего сведения об огромных потерях и тяжёлом состоянии русской армии не буду, дабы не омрачать лик светлейшего...

...завтра я встану во главе армии, чтобы без дальнейших церемоний изгнать врага со священной русской земли!

И впрямь встал, провозгласил Бородино победой...и начал отступление.

По поводу итогов Бородинского сражения, как и числа потерь с обеих сторон, у историков и исследователей Отечественной войны 1812 года нет единого мнения до сих пор. В дни юбилеев принято говорить о победах, героизме, патриотизме. Постараюсь быть просто объективной.

Наиболее правдивыми мне кажутся цифры потерь Великой армии в пределах 30-34 тысяч, русской - 38-45 тысяч человек. Если учесть, что французская армия была нападающей стороной, несущей обычно больше потерь, то этот показатель говорит не в пользу нашей армии.

Кирасир на поле после битвы при Бородино
Альбрехт АДАМ

Цифры, конечно, о многом говорят, но как быть с тем, что русские оставили на поле брани тысячи своих тяжело раненых, понадеявшись, видимо, на милость французов, не знаю...

Многие солдаты отправляются в окрестности искать пропитания или дров; другие стоят на часах, а некоторые заняты подачей помощи и переноской раненых... Иногда под кучами мертвецов завалены раненые, призывов и стонов которых никто не услыхал в течение ночи. С трудом извлекают некоторых из них. Одежда и оружие - все покрыто грязью и кровью; штыки согнулись от ударов по лошадям... (Цезарь Ложье)

В этих грустных местах Наполеон собирал все сведения и приказывал замечать даже номера на пуговицах мундиров, чтобы знать, какие части действовали со стороны неприятеля. Эти сведения нужны были ему для его бюллетеней. Но что его занимало больше всего, это забота о раненых. Он приказал перенести их в соседний обширный монастырь, который был обращен в госпиталь. Вслед за ним вошли мы в тот самый большой редут, взятие которого стоило крови стольких славных жертв. (французский офицер Боссе)

Я видел французского солдата, ему оторвало ногу ядром, но она еще немного держалась на коже, и он сам отрезал ее своей саблей, чтобы она не мешала ему доползти до какого-нибудь места, где он мог бы умереть спокойно, не рискуя быть растоптанным ногами. Он дополз до маленького костра, который зажгли мне солдаты; я велел насколько только возможно удобнее поместить его; другие раненые увидели это и также поползли ко мне. Я видел русского сержанта с двумя оторванными ногами, он говорил немного по-французски: он бывал пленником во Франции и присутствовал при свидании в Тильзите. Вскоре мой бивак был настолько переполнен ранеными, что мне пришлось покинуть его и искать другого убежища. Мои слуги и вестовые сердились на мою доброту и унесли с собой то небольшое количество дров, которые они разыскали, и несчастные вновь остались без всякого утешения. (Вьоне де Маренгоне)

Вполне очевидно, что Кутузову не только не удалось разгромить французскую армию, но даже остановить её наступление. Хотя в письмах к Растопчину от 27 августа Кутузов, указывая на свое решение отойти от Бородинского поля сражения, писал, что это решение им принято, хотя баталия и совершенно выиграна , к жене через несколько дней после сражения: Я слава богу здоров, мой друг, и не побит, а выиграл баталию над Бонапартием Но сдача Москвы свидетельствует всё же о другом. Более того, французы смогли сохранить свои резервы - 20-тысячную гвардию, и 8 сентября получили подкрепление - свежую 6-тысячную дивизия генерала Д. Пино.

Всё это, конечно, не отменяет стойкости, мужества, самоотверженности и героизма русских солдат, офицеров и генералов, проявленных ими в сражении при Бородино.

Я участвовал не в одной кампании, но никогда не участвовал в таком кровопролитном деле и с такими выносливыми солдатами, как русские (французский генерал и живописец Луи-Франсуа Лежен)

Наполеон и его войско в битве при Бородино 1812 г.
Роберт Александр ХИЛЛИНФОРД

Но и Наполеон не смог со своей стороны уничтожить русскую армию, которая, несмотря на тяжелейшие потери, всё-таки сумела собраться, зализать раны и приготовиться к дальнейшим сражениям. А тактика решающего генерального сражения на мой взгляд приказала долго жить...

В великой битве на Москве-реке сошлись по 120 000 бойцов с каждой стороны, 1000 орудий изрыгали огонь и смерть. Русские, выбитые со своих позиций и из своих укреплений, наконец оставили поле боя. Вечером этого памятного дня более 25 тыс. убитых и еще большее количество раненых покрывали своими телами пространство между Бородино и дымящимися руинами Семёновского, где земля пропиталась их кровью. Однако результаты этого великого сражения были почти нулевыми: победитель получил очень мало трофеев в этот кровавый день. Похоже, в сражении недоставало единства в операциях, каждый армейский корпус по отдельности одержал победу, однако армия не добилась решающего успеха. При этом обе стороны понесли значительные потери.

Русская армия была побеждена, но не уничтожена. Она отступила в полном порядке, а победители, вместо обещанных им добычи, изобилия, удобных зимних квартир и быстрого возвращения на родину, после победы, как и прежде, испытывали только лишения. Москва, главный приз победы, была в огне и представляла собой лишь груды развалин. На обратном пути, страдая от холода и голода, многие из наших товарищей по оружию нашли свою смерть на обледеневших русских полях.

Трофеи тоже не окупали принесенных жертв: три десятка орудий, захваченных частично на редутах, частично найденных разбитыми в поле, и около тысячи пленных – таковы были плоды столь дорого купленной победы.

Какой ужасной была участь этих пленных! Отправленные через Смоленск к прусской границе, страдая от голода среди всеобщей нужды и зачастую лишенные самого элементарного ухода, почти все они погибли еще на родной земле

Тем
временем русская армия отходила все дальше. На рассвете 21 августа она
должна была следовать из Дурыкино на Бородино, но буквально накануне
Кутузов внезапно направляет ее к Колоцкому монастырю, где была найдена
другая позиция, представлявшаяся более удобною. Это лишний раз
свидетельствует, что Кутузов вовсе не считал Бородино идеальным местом
для битвы с Наполеоном и не выбирал его заранее. Из Колоцкого он
направляет письмо Ф.В.Ростопчину:
«Милостивый государь мой граф Федор Васильевич!
Полчаса
назад не мог я еще определенно сказать Вашему сиятельству о той
позиции, которую предстояло избрать выгоднейшею для предполагаемого
генерального сражения. Но рассмотрев все положения до Можайска, нам та,
которую мы ныне занимаем, представилась лучшею. Итак, на ней с помощию
Божиею ожидаю я неприятеля. Все то, что Ваше сиятельство сюда доставить
можете, и вас самих примем мы с восхищением и благодарностью…»1
А.П.Ермолов
подтверждает: «В Колоцком монастыре князь Кутузов определил дать
сражение. Также производилось построение укреплений и также позиция
оставлена. Она имела свои выгоды и не менее недостатков: правый фланг,
составляя главнейшие возвышения, господствовал прочими местами в
продолжение всей линии, но, раз потерянный, понуждал к
затруднительнейшему отступлению; тем паче, что позади лежала тесная и
заселенная равнина. Здесь оставлен был арьергард, но далее, 12 верст
позади, назначена для обеих армий позиция при селении Бородине, лежащем
близ Москвы реки»2.
И в тот же день, к вечеру, Кутузов пишет
Ростопчину другое письмо, где в коротком постскриптуме сообщает самое
важное: «Я доныне отступаю назад, чтобы избрать выгодную позицию.
Сегодняшнего числа хотя и довольно хороша, но слишком велика для нашей
армии и могла бы ослабить один фланг. Как скоро я изберу самую лучшую,
то при пособии войск, от Вашего сиятельства доставляемых, и при личном
Вашем присутствии употреблю их, хотя еще и не довольно выученных, ко
славе отечества нашего»3.
Думается, Ростопчин уже понимал, что Кутузов его морочит.
Обратим
внимание: здесь нет ни слова о Бородине как о позиции — уже намеченной
или хотя бы предполагаемой в перспективе. Напротив, слова «как скоро
изберу самую лучшую», написанные непосредственно перед выступлением на
Бородино, опять же доказывают, что Кутузов до последнего момента не
оказывал Бородину никакого предпочтения. А если вспомнить, что позицию
при Колоцком монастыре Кутузов считал «лучшею до Можайска», можно с
уверенностью сказать: даже уже двигаясь к Бородину, Кутузов не
рассматривал его как возможное место генерального сражения.
Перед
маршем на Бородино Кутузов просит начальника Московского ополчения
генерал-лейтенанта И.И.Маркова, информацию о прибытии полков которого в
Можайск он только что получил, направлять их навстречу армии. Вот это-то
встречное движение войск, которые присоединились к главным силам как
раз при Бородине, и затормозило дальнейшее отступление Кутузова.

22
августа к 10 часам утра русская армия стала прибывать на Бородинскую
позицию. Кутузов оказался там раньше. Первоначальный осмотр местности
вовсе не убедил его в возможности дать здесь генеральное сражение.
М.С.Вистицкий, генерал-квартирмейстер, прямо говорит: «Позиция нельзя
сказать, чтоб была очень выгодна, да поначалу и Кутузову она не очень
понравилась»4. Однако Кутузов предпочитал высказываться осторожнее —
например, в письме к ставшему уже постоянным его корреспондентом графу
Ростопчину:
«Надеюсь дать баталию в теперешней позиции, разве
неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы
ему ход к Москве воспрепятствовать… и ежели буду побежден, то пойду к
Москве и там буду оборонять столицу»5.
Это письмо способно было
привести в отчаяние. Где тут готовность к сражению? «Отступить, чтобы
ход к Москве воспрепятствовать»… Как можно, отступая,
«воспрепятствовать ход к Москве»? Да собирается ли Кутузов вообще
драться?
А вот строки из письма тому же графу Ростопчину другого участника событий:
«Неприятель
вчера не преследовал, имел роздых, дабы силы свои притянуть, он думал —
мы дадим баталию сегодня (то есть у Колоцкого. — В.Х.), но сейчас
получил рапорт, что начал показываться.
Мочи нет, ослабел, но
надо уж добивать себя. Служил Италии, Австрии, Пруссии, кажется,
говорить смело о своем надо больше. Я рад служить, рвусь, мучаюсь, но не
моя вина, руки связаны, как прежде, так и теперь.
По обыкновению, у нас еще не решено, где и как дать баталию. Все выбираем места и все хуже находим.
Я
так крепко уповаю на милость Бога, а ежели Ему угодно, чтобы мы
погибли, стало, мы грешны и сожалеть уже не должно, а надо повиноваться,
ибо власть Его святая».
Это пишет Багратион6. Пишет с Бородинской
позиции, поэтому его слова: «По обыкновению, у нас еще не решено, где и
как дать баталию. Все выбираем места и все хуже находим», —
характеризуют как нашу готовность к сражению здесь, по крайней мере, по
состоянию на 22 августа, когда письмо писалось, так и оценку позиции —
Багратион находит ее хуже предыдущих (далее увидим, что у него были на
то основания).
Багратион — еще один главнокомандующий, уязвленный
назначением Кутузова. Оба они — и Барклай, и Багратион — лишились
своего, пусть и спорного, верховенства и для обоих, что было даже
больнее, это назначение означало высочайшую укоризну. Багратион не мог
сдержать чувств. «Слава Богу, — писал он Ростопчину 16 августа по
получении императорского рескрипта, — довольно приятно меня тешут за
службу мою и единодушие: из попов да в дьяконы попался. Хорош и сей
гусь, который назван и князем, и вождем (имеется в виду Кутузов. —
В.Х.)! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я Вас
уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай. Я, с одной стороны,
обижен и огорчен для того, что никому ничего не дано подчиненным моим и
спасибо ни им, ни мне не сказали. С другой стороны, я рад: с плеч долой
ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я
думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали
сюда»7.
Последняя фраза почти созвучна высказыванию Наполеона о
смысле назначения Кутузова. Уязвленное самолюбие — плохой советчик. Тот,
кому Багратион столь искренне излил душу — граф Ростопчин, — еще 6
августа писал Александру I: «Государь! Ваше доверие, занимаемое мною
место и моя верность дают мне право говорить Вам правду, которая, может
быть, встречает препятствия, чтобы доходить до Вас. Армия и Москва
доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра, которым
управляет Вольцоген. В главной квартире спят до 10 часов утра;
Багратион почтительно держит себя в стороне, с виду повинуется и,
по-видимому, ждет какого-нибудь плохаго дела, чтобы предъявить себя
командующим обеими армиями. <…>
Москва желает, чтобы
командовал Кутузов и двинул Ваши войска: иначе, Государь, не будет
единства в действиях, тогда как Наполеон сосредоточивает все в своей
голове. Он сам должен быть в большом затруднении; но Барклай и Багратион
могут ли проникнуть его намерения?»8
Ростопчин скоро переменит свое
отношение к Кутузову — когда станет ясно, что тот не готов погибнуть
вместе с армией ради спасения Москвы; впрочем, разочарование постигнет
не только московского генерал-губернатора. Нужно заметить, что очень
многие из тех, кто близко стоял к Кутузову, с самого начала считали его
неспособным к энергичным военным действиям. Вот лишь некоторые, причем
далеко не самые резкие, отзывы:
«Bon vivant, вежливый, любезный,
хитрый как грек, естественно смышленый как азиатец и хорошо образованный
как европеец, он был более расположен основывать свои успехи на
дипломатических сделках, чем на военных подвигах, к которым при его
летах и сложении он уже не был способен» (Роберт Вильсон)9.
«Качества,
которыми он обладал, обличали в нем, может быть, в большей степени
государственного человека, нежели полководца. Особенно в самых битвах
ему не доставало теперь прежней личной деятельности, причины чему
надобно искать в его летах» (Евгений Вюртембергский)10.
«Вообще
Кутузов не был, как говорят французы, «un general de bataille», — верхом
он мог двигаться только шагом по причине сильной грыжи. Но как
стратегик он занимает высокую степень. Никто не стоял выше него»
(А.А.Щербинин)11.
Однако были и такие, кто вообще отказывал Кутузову в
каких-либо полководческих дарованиях. «Кутузов, по-видимому,
представлял лишь абстрактный авторитет»12, — пишет Карл фон Клаузевиц,
на оценки и характеристики которого до сих пор во многом опирается вся
западная историография. «По нашему мнению, Кутузов проявил себя в этой
роли (полководца. — В.Х.) далеко не блестяще и даже значительно ниже
того уровня, какого можно было от него ожидать, судя по тому, как он
действовал раньше»13. «Он знал русских и умел с ними обращаться. С
неслыханной смелостью смотрел он на себя как на победителя, возвещал
повсюду близкую гибель неприятельской армии, до самого конца делал вид,
что собирается для защиты Москвы дать второе сражение и изливался в
безмерной похвальбе; этим он льстил тщеславию войска и народа; при
помощи прокламаций и возбуждения религиозного чувства он старался
воздействовать на сознание народа. Таким путем создалось доверие нового
рода, правда, искусственно внушенное, но все же имевшее в своей основе
истину, а именно плохое положение французской армии. Таким образом, это
легкомыслие и базарные выкрики хитрого старика были полезнее для дела,
чем честность Барклая»14.
Трудно найти слова более несправедливые.
Кутузову не надо было знать русских — он сам был русский; ему не надо
было искусственно возбуждать религиозное чувство в себе и в других — он
сам был по-настоящему религиозен и стоял во главе православного
воинства; он не занимался выпуском прокламаций — это делал Ростопчин. «В
его характере никогда не проявлялась театральность, — пишет Матвей
Иванович Муравьев-Апостол, имевший возможность близко наблюдать Кутузова
на протяжении всей кампании. — Он всегда держал себя с достоинством…
Вообще никаких балаганных сцен не было»15. «Кутузов был вообще
красноречив, но при солдатах и с офицерами он всегда говорил таким
языком, который бы им врезывался в память и ложился бы прямо на
сердце»16.
Способность владеть сердцами своих солдат, которая
даруется только истинным полководцам и которую невозможно подделать, и
есть вернейшее свидетельство полководческого гения Кутузова,
подтвержденного в итоге и результатом кампании. То, что Клаузевиц,
человек дельный, не понимал этого, говорит о непонимании им сути
происходящего в целом.
«Наполеон попал в скверную историю, и
обстановка начала сама собой складываться в пользу русских; счастливый
исход должен был получиться сам собою без больших усилий»17. Это
совершенно неверно.
Прежде всего, русским пришлось пройти через
генеральное сражение, результат которого никак не мог быть предвиден, —
между тем именно результатом Бородинской битвы и определялся весь
дальнейший ход кампании. Где же здесь «сама собой» складывавшаяся в нашу
пользу обстановка? Этого нельзя сказать даже о ситуации после Бородина,
и тем более — до него. Каким образом обстановка могла
благоприятствовать русским накануне сражения? Инициатива полностью
находилась в руках Наполеона: он таки заставил Кутузова принять бой.
Ничего другого он и не желал, уверенный, что тут и кончит дело, имея
неоспоримые преимущества: военный гений, богатейший и разнообразный
опыт, лучшую в мире армию, существенное численное превосходство.
Представлявшееся
Клаузевицу «само собою» происходящим по существу явилось воплощением
кутузовской тактики, но реализовать ее оказалось возможным только после
Бородина. Не раньше. Уверенность в победе, принятая Клаузевицем за
хвастовство, стала высказываться Кутузовым тогда же. Мы уже не говорим,
что Клаузевиц и не мог слышать этого «хвастовства» накануне сражения. Но
вот что услышал Лористон (человек не русский и не православный, так что
Кутузов вряд ли стал бы «хвастать» при нем с целью «возбудить его
религиозное чувство»), прибывший к Кутузову в Тарутино с предложением
Наполеона о мире: «Как? — воскликнул Кутузов. — Мне предлагают мир? И
кто? Тот, который попирает священные права народа? Нет! Не будет сего,
пока в России есть русские! Я докажу противное тому, что враги моего
Отечества предполагают. Согласиться на мир? И кому? Русским? И где? В
России? Нет! Никогда сего не будет! Уверяю всех торжественно: двадцать
лет в пределах моего отечества могу вести войну с целым светом и наконец
заставлю всех мыслить о России так, какова она есть существенно»18.
Клаузевиц,
конечно, волен считать это хвастовством, — история доказала, что
Кутузов знал, о чем говорил. Напомню: встреча Лористона с Кутузовым
состоялась 23 сентября. Наполеон прочно занимал Москву и был еще в
полной силе. Не наблюдалось пока никаких признаков, свидетельствующих об
изменении ситуации в нашу пользу (если не считать первым таковым
признаком сам визит Лористона).
Что же до Клаузевица, то он,
вероятно, держался другого мнения о нашем положении, так как покинул
русскую армию примерно за неделю до прибытия Лористона в Тарутино,
напутствуемый Барклаем:
«Благодарите Бога, господа, что вас
отсюда отзывают, ведь из этой истории никогда ничего путного не
выйдет»19. Сам же Барклай расстался с армией 22 сентября (накануне
визита Лористона) — разбитый нравственно и физически. «Он для всех был
как бельмо на глазу, — раздастся ему вслед, — как фельдмаршалу, который
его не любил; потому что он продолжал пользоваться расположением
Государя и был тайным на него судьею и явным препятствием его
соображениям»20. Последние слова особенно примечательны в свете довольно
широко бытующих утверждений о сходстве тактики Барклая и Кутузова.
Прав
Клаузевиц только в одном: «Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского
сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победу, если бы
голоса двора, армии и всей России не принудили его к тому»21. Однако
полагать, что Кутузов «смотрел на это сражение как на необходимое зло»22
— значит судить слишком легковесно и не понимать цены Бородина в глазах
Кутузова, в глазах каждого русского: на весах тогда лежала в конечном
счете судьба России. Уступка Москвы была жертвой во имя России. Но даже
эта уступка по своим последствиям не идет ни в какое сравнение с
последствиями возможной неудачи Бородинского сражения. Тем самым
последнее явилось не «необходимым злом», а тоже жертвой — в свою очередь
несоизмеримо большей, чем сдача столицы. Только такой взгляд позволяет
до конца понять значение Бородинского сражения, исчерпывающе объясняет
столь многим горячим головам казавшуюся несносной старческой
медлительностью осторожность, с которой шел к этому событию Кутузов.
Иногда
справедливой оценки полководца уместнее искать не у сторонних
наблюдателей и не у амбициозных соотечественников, а у противника, в
полной мере испытавшего на себе его силу.
«Он (Кутузов. — В.Х.)
обладал гением медлительным, наклонным к мстительности и особенно к
хитрости, чисто татарский характер, сумевший подготовить терпеливой,
покладистой и податливой политикой беспощадную войну.
…в нем было что-то национальное, делавшее его столь дорогим для русских»23.

1Бородино. Документы… С.54.
2Записки А.П.Ермолова // Бородино. Документы… С.349-350.
3Бородино. Документы… С.55.
4Вистицкий
М.С. Журнал военных действий кампании 1812 года // Харкевич В. 1812 год
в дневниках, записках и воспоминаниях современников. Материалы ВУА.
Вып.I. Вильно, 1900. С.186.
5Бородино. Документы… С.59.
6Труды Императорского Российского военно-исторического общества (ИРВИО). СПб., 1912. Т.7. С.172-173.
7Фельдмаршал Кутузов. Документы… С.169.
8Там же. С.163.
9Очевидец кампании 1812 года Роберт Вильсон // Военный сборник. СПб., 1860. Т.XVI, отд.II. С.313.
10Воспоминания герцога Евгения Вюртембергского о кампании 1812 года в России // Военный журнал. 1848. ? 1. С.46-47.
11Щербачев Ю.Н. Указ. соч. С.9.
12Клаузевиц Карл фон. 1812 год. М., 1937. С.90.
13Там же. С.89.
14Там же. С.90-91.
15Муравьев-Апостол М.И. Воспоминания и письма. Петроград, 1922. С.36.
16Записки И.С.Жиркевича // Русская старина. 1874. Т.Х. С.658.
17Клаузевиц Карл фон. Указ. соч. С.90.
18Изображение военных действий 1812 года. СПб., 1912. С.81.
19Клаузевиц Карл фон. Указ. соч. С.133-134.
20Муравьев А.Н. Автобиографические записки // Декабристы. Новые материалы. М., 1955. С.207.
21Клаузевиц Карл фон. Указ. соч. С.91.
22Там же.
23Сегюр Ф.П. Указ. соч. С.121.

*Окончание. Начало в? 11 за 2000 год.